Em G D7
В одних садах цветет миндаль, в других метет метель.
Am
Em D7 Em
В одних краях еще февраль, в других уже апрель.
Em G D7
Проходит время, вечный счет, год за год, век за век,
Am
Em D7 Em
Во всем – его неспешный ход, его кромешный бег.
Am Em
В году на радость и печаль по двадцать пять недель.
Am Em
Мне двадцать пять недель – февраль, и двадцать пять – апрель.
Am F Em
По двадцать пять недель в туман уходит счет векам.
G
Am C Cm
Летит мой звонкий балаган куда-то к облакам.
H7
Летит и в холод и в жару, и в гром, и в тишину.
А я не знаю, как живу, не знаю, чем живу.
Не понимаю, как творю, не знаю, что творю.
Я только знаю, что горю и, видимо, сгорю.
В одних краях – рассветный хлад, в других – закатный чад.
В одних домах ещг не спят, в других уже не спят.
То здесь, то там гремит рояль, гудит виолончель.
И двадцать пять недель – февраль, и двадцать пять – апрель.
Вели мне, Боже, все стерпеть. Но сердцу не вели.
Оно хранит уже теперь все горести Земли.
И разорваться может враз, и разлететься врозь.
Оно уже теперь, сейчас – почти разорвалось.
Мой долгий путь, мой дальний дом! Великая река –
Моя дорога! И кругом – одни лишь облака.
Такая мгла, такая даль, такая карусель…
И двадцать пять недель – февраль, и двадцать пять – апрель.
И сквозь томительный дурман, по зыбким берегам
Летит мой звонкий балаган куда-то к облакам.
В одних садах цветет миндаль, в других метет метель.
Am
Em D7 Em
В одних краях еще февраль, в других уже апрель.
Em G D7
Проходит время, вечный счет, год за год, век за век,
Am
Em D7 Em
Во всем – его неспешный ход, его кромешный бег.
Am Em
В году на радость и печаль по двадцать пять недель.
Am Em
Мне двадцать пять недель – февраль, и двадцать пять – апрель.
Am F Em
По двадцать пять недель в туман уходит счет векам.
G
Am C Cm
Летит мой звонкий балаган куда-то к облакам.
H7
Летит и в холод и в жару, и в гром, и в тишину.
А я не знаю, как живу, не знаю, чем живу.
Не понимаю, как творю, не знаю, что творю.
Я только знаю, что горю и, видимо, сгорю.
В одних краях – рассветный хлад, в других – закатный чад.
В одних домах ещг не спят, в других уже не спят.
То здесь, то там гремит рояль, гудит виолончель.
И двадцать пять недель – февраль, и двадцать пять – апрель.
Вели мне, Боже, все стерпеть. Но сердцу не вели.
Оно хранит уже теперь все горести Земли.
И разорваться может враз, и разлететься врозь.
Оно уже теперь, сейчас – почти разорвалось.
Мой долгий путь, мой дальний дом! Великая река –
Моя дорога! И кругом – одни лишь облака.
Такая мгла, такая даль, такая карусель…
И двадцать пять недель – февраль, и двадцать пять – апрель.
И сквозь томительный дурман, по зыбким берегам
Летит мой звонкий балаган куда-то к облакам.
