Скажи-ка мне, дядя, без всякой пизды: ведь даром палили пожаром.
Em Am*/B7* (Am D*/G*)
Просрали Москву, Кемска волость,
бразды управленья отдали хазарам.
C B7* (F* E7)
Святыни у псов, глаза на засов, ленивые жопы на печке.
F B7 (F E)
Горынычу дев, чухонцу – лесов.
Терпильнику – шкальк и свечку.
Великий народ на прадедовых плитах вприсядку – ни сраму, ни веры.
Кривые улыбки на рожах побитых. В карманах стучат револьверы.
В дремучей перди «хочешь выжить – кради». Пир горою и напропалую.
Иуда, приди! Мир так ждал твоего поцелуя…
Возможно ты будешь одет в неглаженный китель сержанта.
А может в чудной балахон «Punk’s Not Dead».
В очках и чекистской кожанке.
А может ты будешь застольным кентом, острить,
подливать, называть меня «бразэр».
Но ты не смикитишь ни разу о том, что я тебя выкупил сразу.
По липкому меду в устах, по шустрым глазам, по прищуру.
В зрачках я увижу INRI на лубянских крестах,
и угли из адских печурок.
Стальной и больной, колёсный в груди,
весь черный, как гарлемский Луи,
Иуда, приди! Мир так ждал твоего поцелуя.
Обстрел. Под Белградом. И вот ты в окопе один,
как лычка на рваных пагонах.
Тебя обложили, во фляжке глоток, отрублена связь с Пентагоном.
Последний патрон отсырел, а рядом вповалку
двенадцать разбухших корнетов.
В воде не тонул, в огне не горел, так и помер разменной монетой…
А дома седая невеста хранит твои письма, кусает губища.
И бьется листва о холодный гранит на ветренном сельском кладбище.
Медведки ползут из пробитой груди, опарыши в чреслах балуют.
Иуда, приди! Мир так жду твоего поцелуя…
Чернявые чандалы, брэндоны ли, над ржавой помойкою грают.
Руан проебали в лапту куркули, забор на дрова разбирают.
Под нефть с головой ушли полюса. Заводы ревут и борзеют.
Спартанских, шкидских, хиросимских детей голоса
у черных руин колизея.
Придет пятиногий пиздец и наступит весна за окнами крытки.
От жраки у бога распухнет десна, а калеке пришлет
Санта-Клаус открытку.
Воздастся трусливым рабам, толстопузым делягам и сытсм холуям.
Иуда приди! И хуём по губам!
